На русофилски теми
- 27 Май 2016
Странни връзки между сходни съдби се заплетоха в моя живот на читател. Преди няма и месец руски публицист, когото уважавам, заяви, че книгата на дисидента Владимир Буковски „И возвращается ветер…”, 1978, трябвало да бъде поставена на най-видно място, да бъде четена от младите люде, да се учели пасажи наизуст и т.н. Не бях чел тази книга; сега я чета бавно, много бавно. Напълно подкрепям думите на руския публицист. Съдбата на „лудия” дисидент Буковски пък ме заведе до „лудия” философ Пëтр Яковлевич Чаадаев и неговите „Философические письма”, които също не бях чел. Сега чета и тях бавно, много бавно. Обикновено чета по три-четири книги едновременно, но досега не бяха ми се събирали двама „луди” автори наведнъж. При това единият обявен за луд от император (Николай І), а другият от генерален секретар (Брежнев). В Русия винаги е било пълно с луди, които не харесват властта.
Междувременно чета бързо, много бързо, разни бързоликвидни новини за разнообразни в малоумието си съвременни български русофили. Зелени русофили, зрели русофили, даже доста попрезрели русофили, които спокойно бихме могли да наречем и русообожатели.
Чаадаев ме порази освен с дълбочината на острата си мисъл и с очевидната си способност да се вписва в бъдещето. Той сякаш е знаел, че ще ни е нужен дори след близо 200 години, за да си обясним някои специфики на руския път и руската народопсихология. Е, нека опитаме да си ги обясним. По-долу съм подбрал само малка частица от прочетеното досега. Публикувам го в оригинал не защото ме мързи да го преведа, а заради блестящия език на Чаадаев. И поради още една причина: така българските русофили ще могат да го „прощудират” на езика на своята истинска родина, да я опознаят отвътре и да я обикнат още повече.
А ако преценя, аз ще публикувам и други откъси.
„У всех народов есть период бурных волнений, страстного беспокойства, деятельности без обдуманных намерений. Люди в такое время скитаются по свету и дух их блуждает. Это пора великих побуждений, великих свершений, великих страстей у народов. Они тогда неистовствуют без ясного повода, но не без пользы для грядущих поколений. Все общества прошли через такие периоды, когда вырабатываются самые яркие воспоминания, свои чудеса, своя поэзия, свои самые сильные и плодотворные идеи. В этом и состоят необходимые общественные устои. Без этого они не сохранили бы в своей памяти ничего, что можно было бы полюбить, к чему пристраститься, они были бы привязаны лишь к праху земли своей. Эта увлекательная эпоха в истории народов, это их юность; это время, когда всего сильнее развиваются их дарования, и память о нем составляет отраду и поучение их зрелого возраста. Мы, напротив, не имели ничего подобного. Сначала дикое варварство, затем грубое суеверие, далее иноземное владычество, жестокое и унизительное, дух которого национальная власть впоследствии унаследовала, – вот печальная история нашей юности. Поры бьющей через край деятельности, кипучей игры нравственных сил народа – ничего подобного у нас не было. Эпоха нашей социальной жизни, соответствующая этому возрасту, была наполнена тусклым и мрачным существованием без силы, без энергии, одушевляемом только злодеяниями и смягчаемом только рабством. Никаких чарующих воспоминаний, никаких пленительных образов в памяти, никаких действенных наставлений в национальной традиции. Окиньте взором все прожитые века, все занятые нами пространства, и Вы не найдете ни одного приковывающего к себе воспоминания, ни одного почтенного памятника, который бы властно говорил о прошедшем и рисовал его живо и картинно. Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем без прошедшего и без будущего, среди плоского застоя. И если мы иногда волнуемся, то не в ожидании или не с пожеланием какого-нибудь общего блага, а в ребяческом легкомыслии младенца, когда он тянется и протягивает руки к погремушке, которую ему показывает кормилица.
…
В чем заключается жизнь человека, говорит Цицерон, если память о протекших временах не связывает настоящего с прошлым? Мы же, явившись на свет как незаконнорожденные дети, без наследства, без связи с людьми, предшественниками нашими на земле, не храним в сердцах ничего из поучений, оставленных еще до нашего появления. Необходимо, чтобы каждый из нас сам пытался связать порванную нить родства. То, что у других народов является просто привычкой, инстинктом, то нам приходится вбивать в свои головы ударом молота. Наши воспоминания не идут далее вчерашнего дня; мы как бы чужие для себя самих. Мы так удивительно шествуем во времени, что, по мере движения вперед, пережитое пропадает для нас безвозвратно. Это естественное последствие культуры, всецело заимствованной и подражательной. У нас совсем нет внутреннего развития, естественного прогресса; прежние идеи выметаются новыми, потому, что последние не происходят из первых, а появляются у нас неизвестно откуда. Мы воспринимаем только совершенно готовые идеи, поэтому те неизгладимые следы, которые отлагаются в умах последовательным развитием мысли и создают умственную силу, не бороздят наших сознаний. Мы растем, но не созреваем, мы подвигаемся вперед по кривой, т.е. по линии, не приводящей к цели. Мы подобны тем детям, которых не заставили самих рассуждать, так что, когда они вырастают, своего в них нет ничего; все их знание поверхностно, вся их душа вне их. Таковы же и мы.
Народы – существа нравственные, точно так, как и отдельные личности. Их воспитывают века, как людей воспитывают годы. Про нас можно сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них, которые как бы не входят составной частью в род человеческий, а существуют лишь для того, чтобы преподать великий урок миру. Конечно, не пройдет без следа и то наставление, которое нам суждено дать, но кто знает день, когда мы вновь обретем себя среди человечества и сколько бед испытаем мы до свершения наших судеб?”
Споделете
